Ночная битва [Сборник] - Страница 102

102

— Только не эти. Амнезия — это потеря сознательных воспоминаний. А без этих вы вполне обойдетесь.

— А это не душа?

— Нет, — терпеливо объяснил дьявол. — Это частичка души, не бесполезная, естественно, иначе она не интересовала бы меня. Но главную часть своей души вы сохраните до тех пор, пока сами не захотите вручить ее мне. После вашей смерти, конечно. Лишь тогда, соединив обе части воедино, я получу вашу душу. Правда, ждать мне придется очень долго, но вы за это время не ощутите никакого неудобства.

— Если я оговорю этот пункт в контракте, вы не будете против?

Дьявол, соглашаясь, кивнул.

Фенвик вписал на полях нужную поправку и, не дав высохнуть крови на острие пера, подписал договор.

— Очередь за вами.

Дьявол с крайним ожесточением на физиономии тоже поставил подпись. Потом он взмахнул рукой, и пергамент растаял в воздухе.

— Отлично! — сказал дьявол. — Теперь за работу. Прошу вас, встаньте. Сейчас мы внесем небольшие коррективы в железы… — Его пальцы непринужденно проникли в грудь Фенвика и проделали ряд почти незаметных движений. — Эндокринные железы я перестраиваю так, чтобы ваш организм мог постоянно самовосстанавливаться. Встаньте ко мне спиной…

В зеркале, что висело на стене, Фенвик видел, как лапа пришельца из преисподней мягко вошла в его затылок. На секунду голова пошла кругом.

— Зрительный бугор, шишковидное тело… — бормотал дьявол. — Пространственно-временное восприятие… Стоп. Теперь внешняя среда не представляет для вас ни малейшей угрозы. Еще пару секунд. Остается последнее…

Он быстро повернул кисть и выдернул сжатую в кулак лапу из затылка человека. И Фенвик тут же ощутил, небывалый душевный подъем.

— Что это вы со мной сделали? — спросил он, круто повернувшись. Но он был один. Его жуткий гость исчез.

«А может, все это приснилось? Ничего странного… Любой, переживший такое, задаст себе этот вопрос. Галлюцинации ведь бывают и у здоровых людей… Значит, отныне я не только бессмертен, но и абсолютно неуязвим. Любой счел бы это психозом. Тем более, что явных доказательств нет.

С другой стороны, а где доказательства обратного? Ведь я ощущаю свое бессмертие. Полная убежденность в абсолютном благополучии. Коренное изменение желез — это вам не шутка. Организм работает совершенно не так, как любой другой организм до сих пор. Я стал изолированной, регенерирующей системой, неподвластной никому, даже Хроносу… — Его до отказа заполняло ощущение небывалого блаженства. Он смежил ресницы и призвал детские, самые качественные свои воспоминания. — Солнечный зайчик прыгает по полу террасы… Гудит шмель… Я нежусь в кроватке, а меня баюкают, укачивают… — Память сохранила все, что осталось в далеком прошлом. — Взлет до небес скрипучих качелей на детской площадке… звонкая страшащая тишина церкви. Жесткая влажная губка, обдирающая его лицо и, конечно же, нудные выговоры матери…»

Бессмертный и неуязвимый, он вышел из комнаты, миновал узкий коридор. Каждый шаг приносил ему ощущение безграничной свободы, потрясающей полноты жизни. Он тихо отворил дверь в соседнюю комнату и заглянул. Мать сладко спала на мягких подушках.

Фенвик был счастлив, безмерно счастлив… Он приблизился, тихо миновал кресло-каталку, помедлил у кровати, глядя на мать. Потом аккуратно отодвинул одну подушку, приподнял ее и обеими руками надавил — сначала слабо — на лицо спящей.

Наше повествование — вовсе не перечень злодеяний Джеймса Фенвика, а потому нет смысла подробно описывать все, что он совершил, чтобы за короткие пять лет заслужить титул Худшего Человека Земли. Он стал кумиром желтой прессы. Бывали, конечно, люди и погаже, чем он, но те сознавали свою уязвимость и смертность и потому не стремились афишировать свои преступления.

Его поступками руководила изо дня в день крепнущая убежденность, что в этом суетном мире неизменен только он, Фенвик. «Дни их что трава», — думал он, свысока поглядывая на тех своих братьев во Князе Тьмы, которые толпились вокруг жалких, бесполезных алтарей. Но так было лишь в самом начале его новой жизни, когда он еще подходил к своим поступкам и ощущениям с общепринятыми мерками и оценками; скоро он отказался от такого анализа, не видя в нем смысла. Он был волен в своих действиях, полностью раскован, ни на секунду не сомневался в своей неуязвимости, и потому ставил самые дерзкие опыты над ближними и дальними. Ряды опозоренных судей и растерянных адвокатов все множились. «Калигула наших дней», — надрывалась газета «Нью-Йорк ньюс», поясняя своим подписчикам на примере Фенвика, каким был Калигула. «Неужто кошмарные обвинения, предъявленные Джеймсу Фенвику, справедливы?» Но как бы то ни было, никто и никогда не смог уличить его в преступлении. Обвинения рассыпались, как карточный домик. Дьявол не соврал — Фенвик и в самом деле оказался системой, неуязвимой для окружающего мира, и эту свою неуязвимость он великолепно доказал на многочисленных процессах. Лично он так и не понял, как дьяволу удавалось вызволять его, не прибегая к сверхъестественным трюкам. Необходимость в подлинном чуде если и возникала, то крайне редко.

Например, один разоренный Фенвиком банкир послал ему пять пуль точно в сердце. Пули отлетели от сердца, как от стальной плиты. Их было только двое — Фенвик и банкир. Тот приписал чудесное спасение врага своего какому-нибудь защитному жилету, и последнюю пулю послал в лоб. С тем же успехом. Банкир схватился за нож. Из любопытства Фенвик не стал ему мешать. В результате банкир оказался в сумасшедшем доме, а Фенвик, непринужденно прибрав к рукам его состояние, быстро и удачно распорядился им. Обвинения против него множились с каждым днем, но все проваливались. Несмотря на все усилия, никому не удавалось доказать, что Фенвик — особо опасный преступник. Защита действовала безотказно, состояние и влияние Фенвика росли не по дням, а по часам. Репутация у него была хуже некуда. Тогда он задумал в пику всем добиться признания и преклонения. Это было значительно сложнее — он не обладал еще таким состоянием, которое оправдывало бы любые его поступки, поставило бы его над моралью и общественным мнением. Но это было поправимо, и спустя десять лет после встречи с нечистым Фенвик, возможно, еще не стал самым влиятельным человеком на Земле, но, несомненно, был таковым в Соединенных Штатах. Он добился того, чего хотел: громкой славы, общей зависти и преклонения.

102